Глава 43

Извечный вопрос преследует человечество: оправдывает ли цель свои средства? Есть, впрочем, и встречный вопрос: может ли благая цель иметь подлые средства? Можно биться над этими двумя вопросами бесконечно долго, метаться из одного состояния в другое, как делают это неокрепшие умы…

А можно, подобно графу Уриену Мори осознавать, что методы неблагородны, но следовать дальше, ставя выше некой призрачной и в общем-то не своей даже цели, такое понятие, как преданность дружбы. Для него, хранящего в сердце своем печать несчастной любви, уже не было давно этих размышлений, они все канули в небытие и возвращаться не собирались. Он мог не одобрять методов Мелеаганта, но не брался их судить, он мог не принимать его средств, но следовал им, потому что так было правильно, ведь они были друзьями. Политические, престольные игрища не влекли графа, а потому вопрос морали и правильности методов не стоял перед ним острием. Жаль, что это было не для всех так.

Мерлин никак не мог, например, определиться, что ему важнее: цель или метод? Конечно, он пытался следовать благу, но не получалось, потому что нередко благо оборачивалось затаенным злом и терзанием: а так ли нужно это было чертово благо? По природе своей Мерлин был склонен к размышлениям о вечности и потому обречен на вечность же страданий, потому что мысли — самая подлая вещь во вселенной, после яда, конечно. Мысли не унять, нельзя приказать себе не думать, нельзя приказать себе думать о чем-то определенном и остаться при этом в полной искренности и совестности.

В этом плане Моргана была ближе к Мелеаганту и дальше от него одновременно. Она не ставила перед собой сомнений в том, как следует поступать, а как не следует, но, в отличи от принца, не берегла своего имени для истории так рьяно. Ей было плевать, скажут ли о ней люди будущего, или не скажут, а если и скажут, то как, и что именно. Вопросы Морганы были другими: как жить? Как выживать? Как выживать наедине с собою и подлостью собственных же мыслей? И эти вопросы терзали ее примерно также сильно, как жажда графа Уриена Мори отойти навсегда однажды от политики и двора и поселиться где-то вдали от всего…

Но что до одного графа? Он будет страдать, любя Моргану, и не любя ее тоже. Впрочем, может и ему во втором случае, улыбнется удача, ведь если Моргана умрет, если оставит терзать несчастного графа, быть может, он найдет свое счастье с другой женщиной? Но — даже если нет, это дело его, а ставки слишком высоки. Моргана оказывается опасным игроком, от которого надо избавляться им нет времени ждать, пока у нее появятся враги, чтобы избавиться от нее чужими руками. Нет времени! Его вообще больше нет. Моргана отвернула дружбу принца де Горра и начала ряд своих манипуляций, начала ряд своих деяний, а этого допустить уже никак нельзя! Рано или поздно, от самого преданного союзника и то приходится избавляться, так что говорить об этой сумасшедшей фее, что начала творить недозволенное, нарушать и подло нарушать то, чего не мела даже касаться? Ее удел — быть покорной, кому-то или когда-то… нет, она пытается играть в свою сторону, по своим правилам и путает, путает паутины еще сильнее, создает уже непроглядный кусок тьмы, которая каплями собралась во флакончике…

Почему так дрожит рука? Яд — это подло. Яд — это необходимо. Яд — это оружие трусов и женщин. Как не оправдывай себя, но яд — это неизбежность. Нельзя доверять своему мечу, когда идешь разбираться с ведьмой, нельзя обнаруживать магическую силу, чтобы не узнали и дальше…

Раз, два…

Тягучий, как мед, яд, льется в кубок, легко смешиваясь и растворяясь в вине. На вкус не должна понять. На вид — тоже. Впрочем, если и ощутит легкое онемение на кончике языка, если узнает горчинку — это ведь вино, это ведь ее любимое вино! — наверняка, спишет на слишком крепкий сорт винограда, или же на себя саму. Любимое «показалось» станет смертельным!

Прост, Моргана, но так нужно. Прости, но иначе тебя не остановить, а без тебя проблем и сил, плетущих свои паутины вокруг земель много. Ты была бы хорошим союзником, если бы так сильно не увязла в собственных чувствах. Что тебе стоило не появляться у двора Артура, что тебе стоило не вмешиваться вовсе? Ты могла спастись. Великие боги падают, чего ждать от людей? Если ангелы не могут удержаться на небесах, так почему должны держаться и более слабые дети земные? Крылья легко опалить, легко затупить привкус горечи на сердце, легко положить утешение там, где его быть не может, но невозможно этого сделать за другого человека, лишь за себя.

Твоя смерть, Моргана… о, она наделает много шума. Несчастный Уриен! Несчастный Ланселот! Артур…не несчастный, но тоже, заметь, Моргана, живой.

Три, четыре…семь.

Семь капель. Семь глотков жизни. Семь глотков смерти. Прости, Моргана. Так нужно, Моргана…

И ты, бедный мой мальчик, прости. Мелеагант, я не хочу этого. Я знаю, что ты не одобришь, но ты не представляешь, от чего я тебя берегу. Ты не все знаешь. Ты еще не понял, в чем должен быть твой бой. Мне тебя жаль. Ты — единственный, кого мне жаль. Прости меня, мой мальчик.

Махнуть рукой, подозвать, улыбаясь, лучась обаянием дурачка…

-Кей, ты же знаешь Моргану?

-Кто не знает красавицы Морганы? — Кей надувается от гордости. Смешной. Нет, не смешной. Скорее — жалкие, а жалкие — всегда омерзительны.

-Отнеси ей это…она давно ждет. Только, Кей, ты же умный?

Кей лихорадочно кивает, блестя глазками, как будто от интенсивности его кивка зависит степень его рассудка.

-Не говори ей, что это от меня…пусть она выпьет. Скажи, что сам принес. Что позаботился о ней.

-Зачем? — настораживается Кей, но тут же сияет лицом, найдя про себя какое-то простое объяснение, — это потому что ее никто не любит и ей будет приятно, что я о ней забочусь?

-Ты очень умен! — в голосе нельзя выдать лишней ласки — эти юродивые чувствуют обман, надо держать эмоции под контролем. Это важнее всего.

Кей убегает с подносом. Прости, Моргана. Прости, Мелеагант. Прости и ты…ты не виноват, Кей, что родился лишь с таким складом ума, что тебя можно лишь использовать. Честное слово, ты в этом не виноват, но оправдай же свое существование. История тебя забудет, а вот мы — свидетели ее, не забудем. Я не забуду.

***

-Поверить не могу! — Гвиневра судорожно сжала тонкими длинными пальцами кружевной платочек, да так сильно, что костяшки ее пальцев побелели. — И Артур ничего не может сделать?

-Артур не всесилен, — тихо отозвалась Моргана, — к тому же, здесь действительно вина твоего отца. Он задолжал всем вокруг, рано или поздно, ему пришлось бы возвращать долги, не находишь?

-Я знала, что он берет в долг, — призналась Гвиневра, пряча лицо в злосчастный платочек, — но почему-то мне казалось, что он все возвращает?

-Ты — наивное дитя! — с легким упреком отозвалась Моргана, — ты должна была уже подумать и подумать давно о том, как и чем, живет твоя земля.

-Отец оберегал меня…

-А ты не особенно и рвалась, — заметила непримиримая фея и приобняла за тонко вздрагивающие плечи королеву. — Ничего, Гвиневра, ты королева, ты не оставишь своей заботой отца, и Артур тоже не оставит, все будет…когда-нибудь все будет хорошо, поверь.

-Ты сама-то в это веришь? — спросила Гвиневра и взглянула на фею глазами, полными кристальных невинных слез. В сердце Морганы что-то защемило.

-Ничего, госпожа, — приговаривала Агата, убирая из рук Гвиневры насквозь промокший платочек, — ваш отец…сильный правитель, даст новый дом, обживетесь!

-Мне нужен мой! — Гвиневра оттолкнула руку Агаты и горько зарыдала, — мне нужен…мой дом! Там, где я бегала босой по траве, там, где я была счастлива.

-Ты живешь в замке…- напомнила Моргана, но не договорила, спешно прикусила язык. — Гвиневра, я…

-Нет, — Гвиневра попыталась взять себя в руки и даже попыталась улыбнуться, — я в порядке, Моргана. Правда… я очнусь. Я выдержу. Я все выдержу. Только я никак не могу поверить в то, что и ты, и Мерлин — вы не смогли найти выход! Вы ведь умные!

-Спасибо, — смутилась Моргана, неловко кашлянула, пряча взор, — понимаешь, Гвиневра, то, что я придумала, и было лучшим выходом. Потеря земель для Леодогана…пойми, это еще не конец. Это еще не бесчестье, нет, это, конечно, повод для пересудов, но мы не можем оплатить все его долги, и он не может. И ссориться с знатными семьями мы тоже не станем. Проще говоря, мы поступаем так, как будто нам совсем нетрудно делать выбор. Да, меня печалит этот факт, Гвиневра, но позже мы что-нибудь придумаем, за вами остается титул герцогов Кармелидов, мы дадим новые земли…или вернем каким-нибудь образом старые, но мы будем двигаться вперед, даю слово!

-Слово, — Гвиневра медленно повторила за Морганой, — ты даешь слово… Моргана, я не могу верить словам. Я уже ничему не могу верить. Я пытаюсь понять, как так случилось, что у меня из жизни уходит все, что я так долго считала незыблемым. Я верила в то, что я ничтожество, ненужное ни для чего, только для брака — оказывается, и я что-то могу значить для…кого-то. Я верила в то, что мой отец и мои земли — это твердыня, а выходит, что земля качается под ногами. Я верила в то, что…

Гвиневра замолкла, испуганно взглянула на Агату и появившуюся (интересно, как давно она там стоит?), в уголке Лею, словно бы спрашивая их взглядом, не сказано ли было чего-то лишнего, что может убить быстрее стали? Те отрицательно покачали головами, не сговариваясь, но угадывая, благодаря привязанности своей, ход ее мысли.

-Верила в то, что любишь короля Артура? — хрипло спросила Моргана, и едва удержалась от смешка, заметив, как сильно Гвиневру дернуло от этого простого, казалось бы, вопроса.

Гвиневру качнуло, Лея опасливо скользнула к ней, с удивительной ловкостью умудрившись не столкнуться при этом с Морганой, что было достаточно сложно, потому что Моргана стояла аккурат в проходе между двумя креслами, но Лея на то и была «ящерицей» — в ласковом слове Мелеаганта, чтобы суметь проделывать подобные трюки.

Лея опустилась на колени перед Гвиневрой и, доверительно сжимая её руки, принялась вытирать слезы с лица королевы. Моргана хмуро ждала реакции, скрестив руки на груди. Гвиневра ничего не отрицала, испугалась — да, но на этом все, а этот ход уже не устраивал Моргану, которая вдруг ощутила ядовитый укол ревностного чувства.

-Тебе всё дается не так, — прошептала Гвиневра, поднимаясь и мягко отстраняя Лею в сторону, — не так, как мне. Ты думаешь, что только твоя жизнь была тяжелой, а моя, словно грезы, но ты не представляешь, как ты не права!

Моргана медленно отняла скрещенные руки от груди, во все глаза, глядя на королеву. Эта девчонка смела грубить, смела огрызаться и отбиваться? Та, кто не мог дать отпора при дворе никому, стала давать отпор ей? Ей, Моргане?

-Я хочу, чтобы ты ушла, — Гвиневра искоса взглянула в лицо Моргане и тут же спрятала взор.

-Из замка, ваше величество, из спальни или из жизни? — осведомилась фея с преувеличенной лаской, сулящей одно издевательство.

Гвиневра не успела ответить, в комнату вломился, а иначе и не скажешь — Кей. Он было облачен в старую, но пока еще чистую (не очень грязную) одежду. С каким-то торжеством, он, не обращая внимания на изумленные взгляды женщин, приблизился к Моргане, смешно и нелепо присел в реверансе, держа на вытянутых руках небольшой подносик с кувшином.

-Какого черта? — поинтересовалась фея. Ей было не до шуток и не до смеха.

-Вино, подарок от меня, твое любимое, фландрийское! — ответил Кей и загадочно подмигнул ей.

-О…- Лея поднялась, глядя на юродивого с изумлением, — что это ты…

-Подарок, — жеманно откликнулся молочный брат короля, — Моргану никто не любит, Моргана одна, Кей заботится о Моргане.

-Это мило, — Гвиневра, воспользовавшись отвлечением внимания феи, улучила минуту, чтобы отойти к окну и там украдкой стереть рукавом выступающие от бессильного гнева слезы.

-Потом, — поморщилась Моргана и попыталась уйти, но Кей преградил ей дорогу, сунув поднос почти к ее лицу:

-Сейчас!

-Потом, уйди, — Моргана предприняла еще одну, неособенно удачную попытку отвязаться от сумасшедшего, но лучший способ — это соглашение… Моргана знала это.

И смерть, затаенная за каждой колонной и в каждой расщелине потолка тоже это знала. Смерть знала, выжидала и потирала руки, ожидая, когда в ее объятия придет еще одна, измученная, истерзанная душа. Смерть знала, что ждать ей недолго.

-Да боже! — Моргана схватила с упрямо пододвигаемого к ее лицу подноса кувшин и залпом отпила из него несколько больших глотков, ополовинив…

-Моргана! — Лея что-то почувствовала, что-то, что рождается лишь после многих лет пребывания при дворе интриг, что-то, что нельзя даже объяснить логическим измышлением и только рваный страх вдруг разорвал грудь Леи, впустив внутрь что-то ледяное и очень страшное.

Но Моргана уже выпила.

Это был мгновенный эффект.

Она упала, забилась в страшных конвульсиях, когтями расцарапывая пол, Лея опрометью метнулась к ней, а Гвиневра сама от ужаса чуть не лишилась чувств, но ее удержала Агата. Кей испуганно и тоненько завизжал…

Сколько длился этот страшный? Сколько билась, ломая ногти о камень и терзая обломками живот, расцарапывая его, исходя отвратительной пеной, плача, не имея возможности что-то сказать и даже полноценно вздохнуть, Моргана?

Сколько длился это миг отчаяния Леи, так похожий когда-то на отчаяние Ланселота? Тогда Моргана тоже едва не умерла, но уже у него на руках, он догадался вызывать ей рвоту, сунув пальцы в ее горло, и сейчас Лея интуитивно поступила также, с трудом разжала челюсти Морганы, и сама, задыхаясь от слез, попыталась вызывать у Морганы тошноту…

-Она задохнется…- Гвиневра вырвалась от рук Агаты и бросилась к служанке, пытаясь перевернуть Моргану на живот, чтобы не позволить фее умереть еще от удушья.

-Нет, — Агата отстранила Гвиневру в сторону и сама, могучими руками, иссушенными раньше времени от многих тяжких дел, перевернула хрупкое и почему-то особенно легкое тело Морганы.

Сбегались стражники. Откуда-то влетел (едва ли не материализовался в комнате из пустоты) — Мерлин с перекошенным лицом. Скинув свой плащ в руки обалдевающему и перепуганному суматохой рыцарю, Мерлин, бодро засучив рукава на ходу, склонился к Моргане, отпихивая трясущуюся Лею, которую поднял с пола Персиваль и крепко прижал к себе, стараясь не смотреть самому…

-Моргана! — Ланселот прорвался среди сгрудившейся толпы, расталкивая всех вокруг. Он осекся, увидев Гвиневру, но это было оцепенение одного толка, в минуту же, когда его взгляд упал на фею… это был ужас. Ланселоту стало плохо. Он вцепился в дверной косяк ничего не чувствующими пальцами и сам едва не лишился чувств, Гавейн мужественно удержал его, и не дал понять, ни взглядом, ни жестом, что видел его слабость…

-Нет, нет…- прошептали безотчетно губы Ланселота, — только не так…

Король ворвался вскоре. Кто-то сходил за ним или его привлекла суматоха и общий крик — неизвестно, но к моменту, когда Артур явился на пороге комнаты — взъерошенный, бледный, мокрый от быстрого бега по лестницам, все было кончено.

-Говори! — без предисловия приказал Артур, глядя с ненавистью на каждого, кто был в комнате и попадал под его взор. — Говори…говори!

Мерлин поднялся с колен, с горечью, непередаваемой и безысходной, ответил:

-Ваше величество, это яд. Моргане повезло, она будет жить, она еще может выкарабкаться. Реакция Леи, не полная доза и сам ее организм сделали доброе дело.

-О, слава богам! — Артур упал на колени подле бездыханной Морганы, волосы которой слиплись от пролитого кем-то в панике вина, пены и рвотной массы. — Слава богам…

-Но ребенок…- тихо продолжил Мерлин, и с трудом перевел дыхание, — его больше нет.

Только сейчас Артур заметил, что не все, что разлилось вокруг Морганы буроватого цвета было вином. С опаской он взглянул на ее ноги, скрытые пышностью юбок и увидел, как из-под юбки, с самого уголка, капает на каменный пол тяжелая темная кровь…

-Кто…- Артуру требовалось кого-нибудь обвинить, кого-то убить, кого-то уничтожить, чтобы просто этот «кто-то», неважно, в общем-то, кто, почувствовал боль, что заскребла в сердце Артура. Нет, ему не было даже жаль особенно Мордреда, но тот факт, что кто-то посмел тронуть Моргану, тот факт, что его семя было варварски уничтожено и что его сестру спасло лишь чудо — сплетение фактов, совпадений, минут и ничтожных проблесков чего-то неощутимого, неописуемого — Артур не пытался даже оставаться в рамках приличия.

-Артур…- Мерлин с осторожностью заговорил с королем, — первым делом — Моргана. Она слаба. Она потеряла кровь. Мне нужно…

-Да…- Артур с отрешенны безумием взглянул на него и позволил двум рыцарям поднять тело все еще бездыханной Морганы, чтобы отнести ее… — не смейте причинить ей боль! Не смейте…

Артур плакал. Он разделил бы сейчас с Морганой всю ее боль, умер бы, если бы это помогло ей. Внезапно ему показалось, что ей холодно.

Артур, словно бы находясь за пеленой кровавого тумана, поднялся, снимая плащ с себя, попытался укрыть им Моргану.

-Не надо, — попросил Мерлин, но не остановил руки короля, зная. Что тот все равно его не послушает.

-Если она умрет, я убью тебя, — безжизненно отозвался Артур, обращаясь к Мерлину, — она должна жить. Ты понял меня? Я спрашиваю…ты понял?

-Я понял, — ответил Мерлин, решив оставить до выздоровления Морганы вопрос с этикетом короля, — я пойду…

Мерлин исчез за рыцарями. Артур с яростью взглянул на жену, Лею и Агату, сбившихся в сторону, но он вспомнил слова Мерлина о быстроте реакции Леи и его взгляд чуть помягчел, но ярость не ушла:

-Вы куда смотрели? — спросил он зловеще. — Лея, я награжу тебя, но вы…

-Это господин Кей дал ей вина, и ей стало плохо! — пискнула Агата, выходя перед Гвиневрой, закрывая ее собой, — это не мы. Мы вообще…

-Молчать! — рявкнул на нее Артур и Агата от страха села на скамью, у нее на мгновение парализовало ноги. Гвиневра спряталась в ее плечо, тихо всхлипывая. — Кей, да я тебя…

-Это не я! — маленький рыцарь, заверещал, как ужаленный, напуганный, он только-только успокоил себя, сунув в рот большой палец, а теперь его глаза стали такими большими от всего пережитого, голос так тоненько запищал… — Меня попросили!

-Убью! — взревел Артур и бросился за Кеем, на ходу выхватывая меч, но Кей юркнул под стол и забился в самый дальний угол.

-Ваше величество! — Персиваль сдал Лею на руки Ланселоту и рванулся вместе с Гавейном наперерез к Артуру, — ваше величество!

-Это мне сэр Николас дал! — прокричал плачущий Кей, забиваясь все дальше, насколько позволяло ему это комплекция.

Артур остановился, словно не веря. Безумство в его глазах постепенно сходило на нет, он жадно искал Николаса в толпе и почему-то не находил.

Зловещий шепот…

-Обыскать! — новый рев, новый приказ, ярость…- Найдите этого ублюдка! Найдите!

-Я к Моргане, — тихо сообщил Ланселот Гавейну, возвращая одновременно Лею Персивалю. — Я не могу так…мне надо знать, что она в порядке.

-Иди, — одними губами ответил Гавейн, давая понять, что, в случае гнева Артура, прикроет.

Но Артур сам уже вылетел в коридор, кажется, не замечая ничего вокруг и безотчетно тыча мечом в каждый угол, налетая сослепу на стены…

***

-Помирать она собралась, видите ли! — Мерлин, засучив рукава рубахи, бодро орудовал ножом, разрезая коренья, перемалывая в ступке порошки и создавая микстуры для затихшей Морганы. Первая реакция Леи действительно спасла жизнь феи. То, что служанка догадалась очистить желудок феи, позволило яду не впитаться дальше. Да, Моргана потеряла ребенка (господи, кто ей об этом скажет?), но сохранила жизнь.

Мерлин не знал, за что и взяться. То ли — сначала очистить Моргану от останков того, что должно было быть ее сыном, то ли кровевосстановлением, то ли очищать кровь от остатков яда… Мерлин разрывался от того, что ему не хватало рук, но кто мог бы ему помочь? Нет таких людей, что были бы ему соратниками на поприще целительства… Леди Озера, правда, готовила пару целителей, но те куда-то разбежались, как сказала Леди: «неблагодарные свиньи», а помощь бы сейчас пригодилась.

-Ме…дьявол, — пересохшие губы Морганы шевельнулись, и Мерлин скорее прочел по ним — измученным и окровавленным, чем услышал ее слова.

--Дорогая моя, — Мерлину тяжело было скрывать все то обилие чувств, что поселилось в его груди плотным комком, он не мог допустить, чтобы Моргана умерла. Не в его очередь! Не в его руках! — Чего ты хочешь?

Моргана, глядя на Мерлина чистым, замученным взглядом, провела языком по пересохшим губам.

-Ах да, — спохватился Мерлин, бросился к своему столику, по пути обжег себе руку, неосмотрительно задев кипящую мазь, и только тогда смог, уже без приключений, наполнить сосуд с водой, поднес к губам Морганы, приподнял ее голову, помогая пить.

Она прикрыла глаза, сделала три маленьких глоточка и без сил откинулась на подушки, отчего голова ее мотнулась по постели, что, наверное, причинило ей еще одно неудобство, если даже не боль. Рука же Морганы скользнула по животу и Мерлин замер, боясь, что ему придется сказать ей то, что говорить он совершенно не хочет.

-Мой сын…- в тоне Моргане родилось что-то такое, что Мерлин понял: она знает. Каким-то материнским чутьем, пусть и не сформированным, ведьминским наитием, но знает. Поняла. Почувствовала внутри себя смерть.

-Да, — подтвердил друид. — Мне жаль… ты должна поспать, Моргана, прошу, так будет легче. Я смогу тебе помочь…

Он что-то еще ей говорил, шептал всякие глупости, что нарисует ей какие-то сказки, что возьмет ее смотреть на какие-то звезды, а она лежала с закрытыми глазами, не выдавая ничем своего состояния и только челюсти ее были плотно сжаты, чтобы ненароком не застонать от боли, да из уголка глаза иногда текла непроизвольная слеза…

Артур же бесновался в коридоре. Он уже смирился с тем, что Ланселот верным стражем, бледным и мраморным стоит тут же, смирился с тем объяснением, что дал ему рыцарь:

-Она моя подруга. Она мой близкий человек…

И страдал сам. От предательства Николаса — предательства непонятного и совершенно жуткого, от Кея, который оказался в это замешан и приказом Артура отправлен в погреб, не в тюрьму же идиота сажать? Но куда-то посадить надо. Да, наконец, его настигла боль о потерянном сыне… Артур не успел полюбить его, не успел к нему привязаться, ведь тот был еще даже не сформирован телом Морганы, но он иногда нет-нет, да и ловил себя на мыслях о том, что будь у него сын…или, что со своим сыном, он бы…

Но это еще ничего… самое страшное, что кто-то покусился на Моргану, что только чудо уберегло ее от смерти. Артур не собирался этого оставлять. Артур не имел права этого оставлять. Его женщина (он не думал в этот момент о ней, как о случайной родственнице), его женщина, его…любовь.

Да, едва он представил, как теряет ее, так и понял, насколько она ему дорога. Его советница, его Моргана… ЕГО Моргана. Кто-то посмел. Кто-то позволил. Кто-то заплатит, умрет, он убьет кого-то за это! Убьет, убьет